Экологически безопасных районов в Санкт-Петербурге нет

Юрий Шевчук, председатель Санкт-Петербургского отделения Международного Зеленого Креста 31.08.2008

Меня всегда трогает до глубины души объявление типа такого: “продаются квартиры в элитном доме на улице Бармалеева…” И дело даже не в том, что по этой улице в темное время суток ни Мальвине, ни Буратино ходить небезопасно. Просто у жителей элитного дома окружающая среда будет такой же, как и у неэлитных соседей — алкоголиков, проживающих в ещё большевиками у владельцев отнятых доходных домах. Тот же чахлый тополь на углу, те же выхлопные газы поутру, та же вонь из водопроводно — канализационных труб, и даже та же яма в асфальте напротив подъезда.
Город, который , по замыслу Петра, должен был прирастать кластерами, с середины 19 века развивается, как и все города мира, радиально. Вокруг жилых кварталов образовывались промышленные зоны и рабочие барачные слободки, известные нам по роману “Мать”, затем создавались новые промышленные зоны, а старые оказывались в кольце жилых районов, и так далее. Сейчас вокруг Петербурга формируется уже четвёртое промышленное кольцо.
Жилые районы у нас традиционно (почва- то болотистая) ставили на насыпном грунте. Насыпали его из чего подешевле, чаще всего — из остатков разрушенных зданий. Но и бытовым мусором не брезговали. До недавнего времени на Канонерском острове можно было наблюдать слои мусора, плавно переходящие в воды залива. Никого это на протяжении трёх веков не смущало. На юго-западе, на озере Долгом, практически засыпанном мусором, на Васильевском острове, в Невском районе — везде новые районы создавались и создаются на месте старых свалок. Да, свалки — в основном строительные, рекультивированные, и даже радиоактивные загрязнения на них впоследствии были выявлены, выкопаны и обезврежены. Но жить на бывших свалках нельзя — как нельзя жить и над забранными в трубы водотоками — такими, как Лиговский или Адмиралтейский каналы, например.
Загрязнение воздуха — ещё одна беда Петербурга. До 80% загрязнений в воздух выбрасывают автомобили, количество которых постоянно увеличивается. И чем дальше от центра возникают новые районы, тем больше автомобилей покупают новосёлы, тем хуже становится воздух как в новых, так и в старых районах города. Причём высотность зданий не спасает от смога — напротив. Выше 25 этажа форточку открыть невозможно. Каждый авиапассажир, подлетая к Петербургу днём, замечал густую шапку дыма, держащегося над городом как раз примерно на этой высоте.
Последствия жизни на свалках, в окружении гниющих, стоящих по колено в воде, зданий старого фонда, над ушедшими в землю болотами и ручьями, в атмосфере автомобильных выхлопов, сказываются на каждом из нас. Но все же более всего они сказываются на ещё не рождённых детях. Тератогенная агрессия поллютантов на пренатальном уровне приводит к тому, что родить ребёнка без патологий становится недостижимой мечтой молодых мам. Это не означает, что патологии нельзя будет компенсировать — медицина сейчас творит чудеса. Это означает, что мы не можем говорить об экологической безопасности Петербурга. Мы даже не можем ставить перед собой такую задачу — достичь этой “экологической безопасности”. Мы можем — и должны добиться — хотя бы генетической безопасности, не допустить перехода пренатальных патологий в генетические мутации, не допустить заражения почвы нашего города мутагенами (к примеру, диоксинами или некоторыми тяжёлыми металлами), которые, в отличие от тератогенных соединений, могут вызвать тяжёлые изменения экотипа. Если в США или Европе загородные коттеджные посёлки были созданы в период послевоенного подъема, то в нашей стране эта задача у “среднего класса” как то осталась не решена. Поэтому мы сейчас не имеем даже таких вот “инкубаторов” по производству здорового потомства элиты. Что же говорить об остальных жителях нашего города…