ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ОХОТЫ НА ВЕДЬМ

Юрий Шевчук 16.03.2009

Побудительным мотивом борьбы с “мировым злом” часто оказывается недостаток финансовых средств…
Деревня Сейлем — Виллидж, традиционно именуемая в литературе “Салем”, штат Массачусетс. Здесь в 1692 году по голословным обвинениям было казнено и умерло в тюрьме более 20 человек. Всем им вменялось в вину колдовство, напускание порчи и связь с дьяволом.
Этот процесс вошёл в историю, а название “Салем” стало нарицательным. Как случилось так, что половину населения посёлка поразил вирус безумия и они легко поверили, что “ведьмы”, даже находясь на скамье подсудимых, продолжают мучить своих жертв, но в то же время ничего не могут поделать со стражей и судьями? Подозревали массовое отравление спорыньей, эпидемию летаргического энцифалита… Объяснение оказалось менее экзотическим.
В 1867 году картограф — любитель Чарлз Апем составил карту Сейлема 1692 года, отметив на ней дома всех главных участников процесса. Оказалось, что 30 из 32 обвинителей жили в западной части деревни, а 12 из 14 осужденных ведьм и колдунов и 24 из 29 их защищавших на процессе — в восточной. Если дьявол и вербовал себе слуг среди сейлемцев, то, похоже, ему были небезразличны их адреса…
Историки, изучив прошлое посёлка, обнаружили, что восточная часть деревни, близкая к порту и торговой дороге, была более зажиточной, чем западная; зато “западники” гордились тем, что сохранили пуританский дух, осуждающий роскошь и смотрели на своих восточных односельчан, как на погрязших в мирской суете грешников. К началу процесса через деревню пролегла социально — экономическая и религиозная линия фронта, которая и разделила её жителей на истцов и ответчиков.
Ленинградская область. Наши дни. Группа туристов начинает устанавливать факты перекрытия владельцами прибрежных участков узкой береговой полосы — так называемого “бечевника”, куда, согласно Водному Кодексу, должны допускаться все желающие. Собранный ими материал попадает к журналистам и вместо разумного комментария — да, вот к чему приводит всякая половинчатость; с одной стороны, и частная собственность на землю появилась, с другой стороны, хозяева даже забором не смеют огородиться; давайте не будем популистами и наконец добьемся того, чтобы частная собственность стала бы в нашей стране священна и неприкосновенна, как и положено в цивилизованных странах — внезапно получает безоговорочную поддержку. Прорывается наружу застарелый гнойник зависти к тем, кто живёт лучше. Туристы (романтики в драных палатках) становятся социально близкими, а жители загородных коттеджей — богатеями, ждущими очереди на раскулачивание. Отдельные голоса противников новой охоты на ведьм тонут в гвалте новоявленных “защитников природы”. Причем эти “защитники” не желают видеть, что в местах, свободных для посещения “любителями отдыха на природе”, грязь непролазная, а коттеджные посёлки — образцы содержания территории.
И всем вроде бы всё понятно — надо строить загородное жилье, чтобы дети росли на природе, чтобы деньги в стране оставались, а не в финскую недвижимость вкладывались. А коттеджей в области построено очень мало — 22 000 штук примерно, по сравнению с 800 000 садоводческих домиков — пустяки, и даже по данным борцов с огораживанием, в год по берегам водоёмов появляется менее 20 коттеджей, с такой скоростью за пятьдесят лет застроят всего половину одного лишь Суходольского озера… Но все равно, на страницы газет, на телеэкраны, под предлогом борьбы “за озёра” продолжает выплёскиваться густая злоба люмпена к более успешному соседу.
Не в том дело, что злоба эта на сей раз рядится в “экологические” одежды. Триста лет назад людей бы обвиняли в колдовстве с той же экономической подоплёкой. Дело в том, откуда она, злоба, берётся.
Один мой хороший знакомый, писатель, настоящий питерский интеллигент, послушав такие мои рассуждения, сказал примерно следующее: всё так, и зависть — дурное чувство. Но раньше — на лыжах, сквозь заснеженный карельский лес, вдоль вековых сосен, по заледенелому озеру, к незамерзающему роднику со стылой водой, дальше — костерок, чай с хвоинками… Да, в новых посёлках — красиво, фонари, на озере каток, дымок от шашлыка, и музыка, и с берега не гонят, но чувствуешь себя бродягой у ворот усадьбы.
Промолчал я тогда. А, верно, стоило бы сказать — да, были когда-то здесь усадьбы. Были и бродяги. Была могучая страна с великой культурой, вровень стоящая с другими европейскими державами. И разрушила её обычная человеческая зависть, научившаяся выдавать себя за заботу об угнетенных.
И ради чего разрушила? Чтобы он, писатель — умница мимо пожжённых дворянских гнёзд, осквернённых церквей да разорённых финских хуторов на лыжах ходил? Или чтобы туристы на любом берегу могли палатку поставить, в кустах, не опасаясь хозяйского глаза, нагадить, да потом песню спеть про то, как здорово, что все мы здесь сегодня собрались?
Бродяга останется бродягой, хотя бы и с университетским дипломом. Бродяги не создадут государство, не восстановят хозяйство, не смогут управлять собственностью. Десятилетия советской власти это доказали.
Дайте, наконец, людям иметь свой дом на своей земле. Не мешайте им эту землю защищать. Отмените законы, мешающие осуществлять права собственника. Укажите бродягам и люмпенам их место в обществе. Этого достаточно. И полудюжины лет не пройдёт, как Россия станет могучей и процветающей.