ПОПЫТКА К БЕГСТВУ
greenkrest 12.12.2006
По дороге на Псков среди коровников и огородов, вдоль пересыхающих, в засохшей зеленой ряске, прудов, среди дачных хибар и армейских заборов, среди пустынных полей, редких рощ и красных песчаных откосов, стоит полосатый придорожный столб, а за ним – ворота с двуглавым орлом и гербом почтового ведомства Российской империи. Там сохранился осколок никогда не существовавшей страны, созданной русской литературой 19 века. Страны, возникшей не столько вследствие естественного литературного процесса, сколь из-за обоюдного желания и автора и читателя бежать, куда глаза глядят от окружающей действительности…
…Среди банального запустения пригорода почтовая станция прошлого века кажется всплывшим из глубин времени островом – настолько она чужеродна окружающему ее сейчас пейзажу. В ней находится редкий для России музей – музей литературного героя, Самсона Вырина из Пушкинских “Повестей Белкина”. Здесь – все, как при Александре Сергеевиче. Даже его подорожная до сих пор лежит на столе у станционного смотрителя. Усилиями архитектора Александра Семочкина, личности для этих мест легендарной, и сотрудников Государственного музея А. С. Пушкина, кропотливо восстановлен не только внешний вид домика смотрителя и подсобных помещений – кузницы, каретной, шорной мастерской, – но и интерьеры комнаток, в которых разворачивалось действие рассказа о маленьком чиновнике и его красавице дочке.
По-прежнему “смиренную, но опрятную обитель” Самсона Вырина украшают картинки, изображающие историю блудного сына; горшки с бальзамином стоят на подоконнике; кровать занавешена тою же “пестрой занавеской”. У конторки смотрителя на плечиках висит его “длинный зеленый сюртук с тремя медалями на полинялых лентах”… Вот кровать, на которой лежал мнимо больной гусар; а вот комната Дуни. На стене висят портреты – сам Самсон Вырин, Дуняша, и, разумеется, красавец гусар – какими их видели современники Пушкина.
Жители окрестных деревень принесли в музей несколько тысяч предметов быта 19 века – от чайников до ткацкого станка, от стеклянных штофов до карет. Частью они использованы в основной экспозиции; остальные выставлены в специальном зале левого крыла станции. Рядом открыт трактир “У Самсона Вырина” — деревянные, крепко сработанные столы и лавки, русская печь, собственные сбитень и ржаной хлеб с ароматными травами, зайчатина и пироги с деревенскими начинками.
Станция стоит у реки Оредеж, хорошо знакомой читателям по прозе Владимира Набокова, действие многих романов которого происходит именно в Выре и Рождествено, называемых, впрочем, Воскресенскими, Ольховыми и Лешинами. Он, физически совершивший один из немногих удавшихся побегов из литературной реальности, не смог её покинуть в воспоминаниях и снах. Вернуться назад, на свой зачарованный остров, где “русский пятнистый свет” играл на скатерти стола, стало, возможно, истинной целью его жизни. Тоска об ином мире, которой был обязан остров своим существованием, оказалась реальнее, чем обретённый настоящий “иной”, не литературоцентричный мир. “Может быть … я ещё выйду с той станции и без видимых спутников пешком пройду стёжкой вдоль шоссе с десяток вёрст до Лешина. Один за другим телеграфные столбы будут гудеть при моём приближении… Погода будет вероятно серенькая… Когда дойду до тех мест, где я вырос… всё — таки кое — что, бесконечно и непоколебимо верное мне, разгляжу — хотя бы потому, что глаза у меня всё — таки сделаны из того же, что тамошняя серость, светлость, сырость.” (В. Набоков. “Дар”.)
Здесь жила бабушка великого писателя, Мария Фердинандовна Набокова, урождённая Корф. Она купалась в Оредеже до первых морозов и спала круглый год при открытых окнах, из которых зимой стреляла по волкам, забегавшим в парк.
Отец писателя, один из лидеров партии конституционных демократов, Владимир Дмитриевич Набоков, жил с женой и детьми по соседству, на другом берегу Оредежа, в имении, которое было частью приданного Елены Ивановны, дочери золотопромышленника Ивана Васильевича Рукавишникова, сибирского купца, удачно застолбившего золотоносные участки на Лене. “На старых снимках это был благообразный господин с цепью мирового судьи, а в жизни тревожно — размашистый чудак с дикой страстью к охоте, с разными затеями, с собственной гимназией для сыновей, где преподавали лучшие петербургские профессора, с частным театром, на котором у него играли Варламов и Давыдов, с картинной галереей, на три четверти полной всякого тёмного вздора.” (В. Набоков. Другие берега.)
Иван Васильевич Рукавишников на свои деньги построил и содержал амбулаторию, библиотеку, народный театр, две начальные школы и церковный благотворительный фонд помощи крестьянам… Как и многие из русских богатых родов, Рукавишниковы иссякли в два поколения. На этом острове закончилось их бегство — из бедности, неродовитости, необразованности. Дальше им бежать было некуда и незачем. Дальше было море — и реальный мир. Их последний приют — белый склеп из каррарского мрамора, и по сей день стоящий на противоположном от усадьбы в Рождествено берегу реки.
Усадьба Набоковых сгорела дотла в 1925 году. Остались только строки Владимира Владимировича, по которым можно представить себе как выглядел этот зачарованный остров его детства. “Старый, зеленовато — серый, деревянный дом, соединённый галереей с флигелем, весело и спокойно глядел цветными глазами своих двух стеклянных веранд на опушку парка и на оранжевый крендель садовых тропинок, огибавших чернозёмную пестроту куртин. В гостиной, где стояла белая мебель и на скатерти стола, расшитой розами, лежали мрамористые тома старых журналов, жёлтый паркет выливался из наклонного зеркала в овальной раме, и дагерротипы на стенах слушали, как оживало и звенело белое пианино.” …Да, ещё осталась аллея, ведущая к месту, где когда — то стоял господский дом, называемая “аллеей висельника” — в память о прежнем владельце усадьбы. Он был поэтом и романтиком, и видел окрестности Выры такими:
“Страшно воет лес дремучий,
Ветр в ущелиях свистит,
И украдкой из-за тучи
Месяц в Оредеж глядит”.
Поэта звали Кондратий Федорович Рылеев.
Заговор — это тоже бегство. Свой, особый мир конспирации и подполья, фронды и свободного слова. Работу по разрушению империи, начатую Рылеевым в своём имении с друзьями — молодыми дворянами, любителями пунша и жарких споров на французском языке о судьбах Родины, закончили спустя без малого век последние хозяева усадьбы — упитанные господа, ведущие тонкие беседы о судьбах Отечества — на этот раз на английском языке.
Попытка к бегству в иной мир, которую предпринял Кондратий Федорович, в отличие от Дуняшиной, успехом не увенчалась. Любопытно, что совершили они ее, похоже, в один и тот же 1825 год. (Повесть “Станционный смотритель” написана 14 сентября 1830 года; Самсон Вырин “с год как помер”; следовательно, побег Дуняши из дома был за 3-4 года до 1829-го…)
Отделённый парой миль и сотней лет от Рылеевской усадьбы, за рекой на холме стоял когда — то дом “в два жилья” ещё одного неудачливого беглеца из своего времени, царевича Алексея Петровича. По его собственному признанию, отделённый от столицы надёжней, чем океаном, царевич был счастлив здесь, среди грядок с гарлемскими тюльпанами и развешенных прямо на деревьях колоколов, на которых он умел искусно играть.
В побег пускались не только люди. В конце усадебного парка есть провал в земле. Здесь в тринадцатом веке стояла новгородская церковь “Велика Николы на речке Грезне”, ушедшая под землю в одну ночь, перед очередным приходом сюда шведов. Местность эта вообще пронизана лабиринтом пещер и подземных ходов, ныне полуобвалившихся, прорубленных в красном песчанике, ведущих в никуда, заполненных спрессованным чёрным и сырым временем, хранящим мучительную невозможность побега из духоты и рвущее лёгкие желание глотка свежего воздуха.
***
Покуда на почтовой станции в Выре проезжавшим по различным надобностям перезапрягали лошадей, пока кипел Дуняшин самовар, и топилась огромная печь с лежанкою для кучеров, этот “аэропорт 19 века” действительно был воротами в иной, зашлагбаумный, мир, неподчиненный столичным артикулам, мир ветра, полей, волчьего мороза, дождей, запахов опавшей листвы, скошенного сена и блеска реки сквозь дым из печных труб на закате дня или лета.
Чудом сохранившись и после появления железных дорог как памятник всем Робинзонам, пытавшимся бежать со своих индивидуальных островов, почтовая станция в Выре стала свидетельницей трагического окончания еще многих побегов с целью “перемены участи”.
Официант солидного ресторана элитной гостиницы “Европейская”, Александр Семенович Раков на самом деле официантом не должен был быть. А должен он был быть героем-рыцарем, защищать обиженных, освобождать рабов, кормить голодных. Его разум, возмущенный окружающим миром, привел его к большевикам. В Выру он прибыл в должности комиссара Петроградской отдельной бригады, чтобы предотвратить восстание расквартированного здесь полка. Но было уже поздно… Перешедшие на сторону Юденича солдаты убили комполка и всех коммунистов. Комиссар отстреливался в доме станционного смотрителя из “Максима”, потом, когда кончилась лента – из браунинга, последнюю пулю направив себе в висок.
Во время следующей – Отечественной – войны почтовая станция, охраняемая немецкими автоматчиками, превратилась в остров для сотен Робинзонов по несчастью – пленных красноармейцев. И опять при “попытке к бегству” гибли люди…
Здесь закончил свой побег с “острова национальных поэзий” пленный татарин Муса Джалиль, перейдя в иную, наднациональную реальность, в которой есть только жизнь и смерть.
В доме по соседству, вырвавшись из окружённого кольцами ненависти огненного острова, генерал Власов дожидался солдат противника. Взятого в плен, его доставили в имение Витгенштейнов Дружноселье, где тогда находился штаб армии фон Лееба. Там же, в Дружноселье, при школе Абвера, был сформирован первый вербовочный пункт РОА — русской освободительной армии, последней вооружённой попытке побега из Красной России.
Алексей Петрович Романов был замучен родным отцом в 1718 году. Кондратий Фёдорович Рылеев был казнён на Кронверке Петропавловской крепости в 1826 — ом. Василий Иванович, последний Рукавишников, умер в 1916-ом в госпитале под Парижем от грудной жабы, холостым и бездетным. Владимир Дмитриевич Набоков погиб в 1922 году на митинге в Берлине, закрыв своим телом Милюкова, которого хотели убить по приговору монархической организации. Владимир Владимирович Набоков, великий русский и американский писатель, скончался 2 июля 1977 года.
“Кто в осеннюю ночь, кто, скажи — ка на милость,
В захолустии русском, при лампе, в пальто,
Среди гильз папиросных, каких — то опилок
И других озарённых неясностей, кто
На столе развернёт образец твоей прозы,
Зачитается ею под шум дождевой …”
…. Литературный герой совершенно другой эпохи и другой страны (только и сходства, что в его никогда не существовавшей на самом деле квартире открыт музей великого сыщика) тем не менее, сказал слова, очень подходящие для завершения этой истории: “Что же это значит, Ватсон? Каков смысл этого круга несчастий, насилия, ужаса? Должен же быть какой-то смысл, иначе получается, что нашим миром управляет случай, а это немыслимо. Так каков же смысл? Вот он, вечный вопрос, на который человеческий разум до сих пор не может дать ответа”.
_______________________________________________________________________
“За поворотом, в глубине
Лесного лога,
Готово будущее мне
Верней залога.
Его уже не втянешь в спор
И не заластишь.
Оно распахнуто, как бор,
Все вглубь, все настежь.”
Борис Пастернак
Великий уступ и его обитатели
Море уже отступило, а берег остался. На сотни километров, от Таллина до Волхова, и на сотни лет – от флюгеров-трубочистов до могилы Рюрика – протянулась череда обрывистых склонов, прорезанных каньонами сбегающих с высоты речек. Эта великая стена, достигающая 160-метровой высоты и упирающаяся в оба горизонта, кажется бесконечной.
Люди, живущие тут, создали свой, “уступчивый” уклад обитания. Благодаря стене, они получили в свое распоряжение огромную силу – энергию земной гравитации. Она бесследно уносила в даль моря мусор, обильно снабжала чистой водой, вертела колеса мельниц и вела корабли к Балтике. Воды хватало и людям, и растениям, и животным. Над стеной, на плато, раскинулись плодородные поля; под стеной, в густом и влажном лесу, хоронились стада дичи. Реки, размывая уступ, открывали взгляду легко доступные для разработки песчаные и известняковые склоны. Строительного материала хватало всем, и даже бедняки жили в каменных домах.
Стена показывала людям миражи простора – это когда с обрыва видишь плотную лесную зелень под ногами, а за нею, дальше – полосы моря, переменяющиеся от серого к багровому, и острова, и маяки, и вроде как белые паруса кораблей меж ними… Стена давала иллюзию мощи природы, этого бесконечного источника всяких полезных человеку вещей – ведь как легко поверить во всемогущество и неисчерпаемость сил, которые воздвигли такую громаду. Стена, как добрая мать, кормила и поила, открывала мир и охраняла от врагов. И казалось, что так будет вечно. А закончилось все быстро и бессмысленно…
… Закопченный короб усадьбы XVIII века со сгоревшими полами. Львы у лестницы разбиты; парк вырублен. Вместо живописного вида с бельведера можно наблюдать животноводческий комплекс. Так сейчас выглядит знаменитое некогда поместье полковника Геринга, называемое Лопухинкой по имени первого владельца – капитана Лопухина, из рук Петра I принявшего село в награду за воинскую доблесть.
Знаменитым, впрочем, поместье стало после того, как стараниями мореплавателя Беллинсгаузена и хирурга Пирогова здесь был организован Гидропатический военный госпиталь для моряков. Больных лечили от ревматизма, обертывая в простыни, намоченные в воде местных родников – и многим это помогало. Дело было в том, что в воде источников, проходящих сквозь толщу уступа, содержался радон. Эта эманация радия, радиоактивный газ, поступает в воду из залегающих черными слоеными полосами диктионемовых сланцев. Сложенные из миллиардов древних водорослей – диктионем – они запасли в себе немалые количества урана. Источники, бьющие из-под сланцев, сливались в два небольших озерца, из которых вытекала речка Лопухинка.
Но потом открылась лечебница в Старой Руссе, и все оборудование Гидропатического госпиталя перевезли туда, ведь там можно было лечить не только водами, но и целебными слоеными грязями. А в Лопухинке грязь появилась вовсе не лечебная. В родники стали попадать стоки со свинофермы и поселковой канализации. В известняках вода не фильтруется и, практически не очищаясь, спускается все ниже и ниже, пока не выходит у подножия уступа ключом, дающим начало одной из бесчисленных маленьких речек, бегущих к Балтийскому морю. Пытаясь избавиться от последствий загрязнения, люди забрали в трубы самые верхние из родников и пустили их в поселковый водопровод. Так в дома жителей Лопухинки стала поступать радоновая вода. Жители время от времени волнуются по этому поводу, но санврачи говорят, что уровень радиации вполне приемлем и здоровью не вредит. Во всяком случае, какого-то особого роста заболеваемости в поселке пока не отмечено.
Видимо, в XIX веке озера с бирюзовой прозрачной водой были очень красивы. Сейчас вид портит расположившееся в каньоне форелевое хозяйство, где обитает рыбье маточное стадо. Но рыборазведение – единственный успешный проект, осуществленный “уступчивыми” жителями. Недавно в Лопухинке хотели было проложить слаломную трассу вниз по склону, и даже начали строить трамплин – да как-то все заглохло, и трамплин развалился. А кони в спортивной секции померли от голода в тяжелом 92-ом.
Использовать Великий уступ для людской пользы пытались не только Беллинсгаузен с Пироговым. Даже Ломоносов также тщился освоить сию уникальную по совокупному наличию полезных предметов местность.
Когда реки, спадавшие со стены, были еще многоводны, и не превратились в жалкие нынешние ручейки, 6 мая 1753 г., недалеко от Лопухинки на речке Рудица по проекту М.В. Ломоносова заложили стекольную фабрику.
Уступ давал песок, необходимый для стекловарения, а также мощный напор воды, дабы вращать колеса водяной мельницы и поить окрестные леса, которые шли на топливо. Фабрика выпускала главным образом цветное стекло, пригодное для “мозаичного художества” и галантерейных нужд.
… Ничего не сохранилось. Ни “лаборатории”, сложенной из тяжелых бревен на каменном фундаменте, ни мастерской, ни плотины, ни мельницы, ни машин. Только обломки, найденные при раскопках, да мозаики из стекла Усть-Рудицкой фабрики дошли до наших дней. Да еще стихи самого Михаила Васильевича:
“Я зрю здесь в радости довольствий общий вид,
Где Рудица, вьючись, сквозь каменья журчит,
Где действует вода, где действует и пламень,
Чтобы составить мне или превысить камень
Для сохранения геройских славных дел,
Что долг Отечеству изобразить велел.”
После смерти ученого фабрика, просуществовавшая всего 12 лет, закрылась. Царская казна была пуста (от “веселой царицы” Елизаветы Петровны осталось лишь астрономическое количество платьев). Рецепты изготовления цветного стекла оказались утеряны…
… Балтийский уступ создавал уникальные в нашей, в общем-то, плоской местности, условия для создания укреплений. На неприступной скале, тогда – острове на реке Копорке, рыцари Тевтонского ордена в 1240 г. основали мощную крепость. Однако уже в 1241 г. новгородские дружины под водительством князя Александра Ярославовича крепость захватили, и 5 апреля 1242 года разгромили рыцарей на льду Чудского озера, тем самым положив конец экспансии крестоносцев.
Крепость стояла на пересечении торговых путей, но люди селились здесь неохотно. В конце XV века Копорье окружал посад всего из 20 дворов, где жили приказчики наместника, дьяк, воины и мелкие землевладельцы – “своеземцы”. Для сравнения – Выборг, основанный шведскими крестоносцами примерно в то же время, и, в отличие от Копорья, не взятый новгородцами, к концу XV века превратился в крупный шведский город с блестящим двором наместника, своей интенсивной духовной жизнью и важной торговой миссией. Копорье же развивалось только как крепость, и, когда границы России в ходе Северной войны со Швецией сильно раздвинулись, оказалось заброшено и постепенно превратилось в захолустное волостное село.
Река Копорка обмелела настолько, что теперь еле вьется на дне глубокого обрыва. Крепость уже не стоит на острове – вместо второй протоки ее отделяет от проезжей дороги обычный овраг. Только стены ее, сложенные из добытого здесь же, на Уступе, силурийского известняка, остались стоять, охраняя нечто невидимое, оказавшееся совершенно ненужным нынешним “уступчивым” обитателям.
… Вообще, обмеление рек, вызванное вырубкой лесов на Ижорском плато над Уступом, начавшееся в XVII веке, резко отбросило “уступчивых” от мировой цивилизации. Раньше заезжие купцы – “гости” – на своих кораблях доходили по рекам до самой Великой Балтийской стены. Поселок Гостилицы с тех, “гостевых” времен и имеет такое название. Только вот та река, по которой плавали купеческие ладьи, исчезла, оставив один овраг.
Исчезла и гостилицкая усадьба соратника Петра I, датчанина – инженера Бурхарда Христофора Миниха. Перестроенная следующим хозяином – графом Разумовским – она представляла собой каменное здание замысловатой архитектуры со множеством покоев, лестниц, переходов и даже башней “для осмотра моря с Кронштадтом”. (До Кронштадта, между прочим, от Гостилиц по прямой километров 30 будет). По проекту В. Растрелли в усадебном парке были возведены Чайный павильон, Эрмитаж, Грот над родником, питающим пруды… До наших дней сохранился лишь Грот. К нему ведет гранитная лестница со стершимися ступенями.
Только по остаткам богатейшей растительности Уступа мы можем представить, какая мощная природная энергия, вскрытая ледниковым плугом, била из недр этих мест. Опомнившись, люди начинают беречь то, что осталось – поляны, поросшие лунником, ясеневые рощи, заросли можжевельника…
На “охранные мероприятия” всегда как-то “пробуксовывают”, выражаясь языком администраторов районного звена. Уступ развил в людях, его населяющих, запредельную, в чем-то болезненную, уступчивость обстоятельствам. Вроде бы все здесь делалось правильно – и, однако же, все начинания не приводили ни к чему. Все рушилось на полпути, рассыпалось, словно слепленное из мокрого песка, и ни у кого из видящих это не возникало даже сожаления – будто и память скатывали с уступа вниз, туда, в плотный полог леса, в бесконечный, уходящий в море, болотистый, полный схоронившейся копошащейся жизни, лог, напоминающий лес из “Улитки на склоне”.
… С высшей точки Уступа, что у бывшей усадьбы статской советницы Юрьевой в деревне Воронино, вглядываясь вниз, в глубину лесного лога, оценивая происшедшее, пытаешься предугадать будущее, уготованное тебе, Уступу, стране… Оно, вероятно, уже определено, его не изменить и не оспорить…
… Ползи, улитка, ползи по склону…
_______________________________________________________________________
Исчезнувшая страна
‘Вот и прожили мы больше половины.
Как сказал мне старый раб перед таверной:
“Мы, оглядываясь, видим лишь руины”.
Взгляд, конечно, очень варварский. Но верный.’
/И. Бродский/.
‘Видеть позади себя лишь развалины есть взгляд раба, а не свободного человека’
/Платон/.
От города осталась кирха и сосны рядом с ней. Дома ушедших на север местных жителей были разрушены во время боев или взорваны после, чтобы освободить место панельным пятиэтажкам и дощатым домикам частного сектора с палисадом в две сотки. Но по-прежнему благородной дугой изгибается берег бухты, с запада ограниченной лесистым островом; по-прежнему светел песок и свеж балтийский ветер; и валуны с белыми следами птичьего помета, рыбачьи сети, пахнущие водорослями, покосившийся причал из гранитных камней – все это осталось прежним. Каким и было раньше, когда этот город еще назвался Койвисто и находился в Ингерманландии, стране-призраке, стране, которую старательно стирали не только с географической карты, но и из людской памяти.
Это забытое ныне название возникло в 1019 году, когда король Швеции выдал свою дочь по имени Ингигерда за Ярослава Мудрого. В приданное Ингигерда получила тогда Ладогу и Ладожскую волость, которую с тех пор и стали называть “земля Ингегерды”, или Инкеринмаа по-фински, Инкерманланд – по-шведски, Ингерманландия или Ингрия – по-русски.
С 997 по 1944год эти земли переходили от русских к шведам и обратно в среднем раз в столетие. Крупных военных походов и полномасштабных войн было примерно сто двадцать – каждые семь лет по деревням карел и финнов прокатывались войны смерти и разрушения, разбиваясь о до поры неприступные утесы крепостных стен редких городов.
Койвисто (теперь Приморск) – оказался в составе СССР в ходе “зимней войны” 1939 года. Тогда жители оккупированной территории покинули свои дома и ушли – мужчины на фронт, защищать свободу своей страны, а те, кто не мог носить оружие – на север, спасаясь от безжалостности частей НКВД. Общим счетом тех, кто предпочел уйти от большевистского “освобождения”, было 295900 человек, тех, кто решил остаться – 107 человек, в основном – этнических русских.
“Пустые” территории заселялись советскими гражданами. Был даже создан Переселенческий отдел при Совете Министров СССР. Несмотря на денежное пособие и всякие льготы, крестьяне ехали на новые места неохотно – зато рабочих переселенцев оказалось с избытком. К 1 января 1941 года в “новые районы” Карельского перешейка было переселено 144300 человек. Cемьям предоставляли добротные финские дома, в которых сохранилась домашняя утварь и имущество. В каждом хозяйстве имелись амбары, конюшни, коровники, бани, сараи… Вне районов боевых действий финские деревни остались нетронутыми – уходившие хозяева надеялись, что скоро смогут вернуться и поэтому забирали с собой лишь самое необходимое.
Новые хозяева немедленно взялись за освоение трофейных территорий, руководствуясь партийными установками. Одна из них предписывала ликвидировать хутора. Дома из небольших деревень переводили в крупные селенья, где организовывались Советы и колхозы. Все мелкие поля обобществили и перемежали по-новому, серьезно нарушив систему финской мелиорации. Поля стали заболачиваться, посевы – гибнуть. Уцелевшие церкви превращали в лучшем случае в клубы, иногда в склады или коровники, а то и в отхожие места. Старые кладбища, будь то финские, шведские, немецкие или русские, стирали с лица земли. Надгробия перелицовывались и устанавливались на могилы победителей.
Это – воспоминания очевидца переселения: “После Великой Отечественной войны в города и промышленные поселки Приладожья старались свозить квалифицированных рабочих со всех краев огромной страны – отовсюду, где удавалось найти. Однако, в стране, только что вышедшей из разрушительной войны, это было довольно затруднительно, поскольку такая рабочая сила требовалась всюду. Поэтому ничего удивительного, если в потоке переселенцев сюда занесли также сотни и тысячи случайных людей, искателей счастья, которые, прослышав о “сказочном” Приладожье, соблазнились надеждой найти легкие способы обогащения. Пользуясь любой возможностью, они гребли к себе все, что казалось им ценным, что можно было оторвать и унести.
И все же этот край, несмотря на все внешние признаки былого благосостояния, остался для пришлых людей чужим, даже пугающим. В глубине души многие пришельцы чувствовали, что здесь, в опустошенном крае, они столкнулись лицом к лицу с совершенно иной культурой, отпечаток которой виден во всем – в типах жилищ, в полеводстве, в состоянии дорог, и даже в том, как выглядят леса. Если бы этим людям было предоставлено время для спокойного, естественного вживания в новые условия, возможно, постепенно удалось бы направить их по мало-мальски разумному руслу развития. Однако так не получилось. Для колхозной системы необходимо было первым делом сломать прежнюю практику полеводства. И уже через несколько лет стали видны потрясающие результаты земледелия по-новому”.
/Я. Ругоев
Прибалтийско-финские народы. История и судьбы родственных народов. Мауно Йокинше. Изд. “Атена”. Ювяскеля. 1995, стр. 418-420/.
При Советской власти Приморск стал центром рыбной промышленности. Здесь и теперь выпускают неплохие консервы. А вокруг города возникло несколько закрытых “почтовых ящиков”, работающих на космос и ВПК. Наиболее известный из них – НПО “Энергия”, где разрабатывались двигатели для “Буранов”. Сейчас “ящики” “сыграли в ящик”. Часть их территорий отведена под будущие нефтепорты. Попытка внедрить идеи “чучхе” на российскую землю провалились и страна, уже не стараясь быть самодостаточной, вновь перешла к торговле сырьем.
“Живописны окрестности Приморска, — читаем мы в путеводителе тридцатилетней давности. – Суровы гранитные скалы залива, хороши прибрежные сосновые рощи с могучими деревьями. Любят свой маленький город его жители, о нем они сложили песню:
Будят солнце здесь крики чаек,
И в суровом краю земли
Море заспанное качает
Задремавшие корабли…”
Сегодняшние проблемы Приморска вполне типичны для любого малого города страны. Жить не на что и незачем. На порты надежды мало, с портов разбогатеют в столице. Работы нет, школ хороших для детей нет, Питер хоть и рядом, а железная дорога не электризована, тепловоз же идет четыре часа. Грибы, ягоды, рыба да картошка – вот и все, что в резерве. Все, что начиналось при финнах, рухнуло в 39-ом, все, что строили при Советах – рушится на глазах.
Будущее Приморска покрыто нефтяной плёнкой. Именно сюда должна вскоре подойди из Коми огромная нефтяная труба; именно здесь будут наполнять нефтью десятки европейских танкеров. Что с того, что неминуемые разливы нефти погубят нерестилища рыб и поставят крест на рыболовстве, кормящем сейчас половину жителей города! Кому, кроме чудаков- учёных интересна судьба обречённых на мучительную смерть пролётных птиц, осенью стаями в полнеба кружащихся над Приморском по дороге на юг! Более того- труба пересекает Неву, и, если разрыв её произойдёт именно здесь, Питер останется без питьевой воды месяца на три. Но даже это не останавливает строителей и нефтяников. Считается, что Россия теряет на транзите нефти через Прибалтику большие деньги. Поэтому предполагается потратить ещё большие средства и построить свой, русский , порт на “своей, русской” земле. Заскорузлость мышления наших геополитиков не даёт им возможности осознать простой факт- для денег нет ни границ, ни родины. Совершенно не важно, где находится порт- главное, кому он принадлежит. Стоимости постройки новой нефтяной трубы вполне хватило бы, чтобы прикупить за рубежом два- три уже построенных нефтепорта и получать доход от их владения, перекрывающий потери от таможенных сборов за латышско-литовский транзит . Но мы в который раз пытаемся обойтись своими силами, которых нет. В результате потери государства только по международным природоохранным искам будут превышать стоимость нефти, перебрасываемой через Приморск, а порт, который невозможно будет построить без иностранного кредитования, либо, став убыточным, разорится, либо перейдёт к зарубежным хозяевам. Местные жители в любом случае не получат ничего, кроме возможности тяжело работать за , по европейским меркам, гроши. Впрочем, для кого-то это и есть предел мечтаний.
Если встать к городу спиной, так, чтобы видеть лишь превращенную в музей кирху на мысу, можно представить себе иной Приморск – вернее, Койвисто. Город, в котором жители строили бы собственные дома и передавали бы их из поколения в поколение, где они посещали бы клубы чтения и хорового пения, ставили бы спектакли и проводили бы вечера в десятке уютных кафе и трактиров, занимались бы музыкой, ремеслами, живописью и рыбной ловлей, торговали бы на рынках и биржах, имели маленькие, но свои личные самолеты и при необходимости летали бы в Питер, Хельсинки или Таллинн…
…Самое обидное, что тут, рядом, четыре часа морем – и таких городов на побережье будут десятки…
Рабы, оглядываясь назад, видят лишь разрушения. Свободные – созданные ими дома, страны, династии. Но ведь рабы тоже трудились. Надрывая жилы, из последних сил, ради светлого будущего и того, что “их дети будут жить при…”. И вот оно, будущее, наступило. И нет ни дома, ни здоровья, ни работы, ни сил – есть шесть соток на комарах, хибара из отходов пиломатериалов и бесплатный проезд в электричке. И думает бывший раб, ныне – вольноотпущенник – может, быть рабом не так уж и выгодно, как это казалось в молодые годы, когда запродавал себя этому государству?
Созданное свободными людьми принципиально отличается от созданного рабами. Первые строят для себя и потомков и потому уважают труд – свой и соседский. Вторые строят для чужого дяди и потомков, хоть и своих, но не менее чужих – потому, что они от рождения будут в рабстве у следующих хозяев. Потому рабы свой труд презирают, а соседский – походя разрушают. Все, созданное рабами для рабов, недолговечно и не переживает одного поколения. Поэтому следующее поколение рабов должно все начинать сначала.
…Наше государство каждое новое поколение вынуждено отстраиваться заново…
_____________________________________________________________________________
ПОСЛЕДНИЙ ЗАМОК
I. ОСНОВАНИЕ
Более семи веков возвышаются над холодными водами Балтики красно-гранитные башни, упираясь в хмурую серость неба. В 1293 году эти неприступные стены сложили шведские «воины Христа». Древний Виипури. Современный Выборг, где до сей поры сохранился сооруженный рыцарями последний средневековый замок на территории России. Отбивая атаки русских войск, Выборг выстоял непокоренным четыреста лет, и даже капитулировав перед отрядами Петра Великого, остался непобежденным.
Дух европейского Выборга оказался несломленным и в веке XX. Город сопротивлялся генетической памятью земли, архитектурой зданий, более того, подчинял своей субкультуре, растворял в ней национальную культуру пришельцев.
Семивековая история Выборга — это история штурмов, защиты и возрождения из пепла неистребимого Феникса — города-крепости крестоносцев.
Конец XIII века, культура католического средневековья, достигнув высшей точки, начинает вначале медленное, а затем — катастрофически быстрое движение к распаду. Но пока все вокруг прочно. Третий шведский и последний европейский крестовый поход окончился победой над язычниками и пришедшими к ним на подмогу русами византийской веры. Правда, крестоносцы в Палестине потеряли Тир, Сидон, Бейрут, Сен-Жан-Д’Акр — но рыцарские ордена укрепились на Родосе и Кипре. С монгольской угрозой после битвы при Айн-Джалуте, где мамелюки разбили кочевников, было покончено. На других фронтах монголы тоже терпят поражение за поражением. В 1281 году уже второй их гигантский флот, направленный на завоевание Японии, потоплен «священными ветрами» — камикадзе. А эмир Осман, основавший в 1290 г. империю своего имени, долго еще не будет представлять угрозы европейцам.
Готика XIII века запечатлела изменение отношения людей к Апокалипсису. Теперь он не воспринимается как описание страшной катастрофы. На стенах соборов в Реймсе и Бурже воскресшие люди восстают из могил полными сил, молодыми, счастливыми и безмятежными. Радость и освобождение несет Страшный Суд для доверившихся церкви.
Некоторое время — не более полувека — католический мир от Палермо до Выборга, от Кипра до Ирландии живет как единый организм, признавая идеологическое главенство Церкви практически безусловно. Альбигойцы разбиты и уничтожены, восточные христиане побеждены, угроза раскола миновала. Благодаря подвижничеству двух молодых людей — Святого Доминика и Святого Франсиска, Церковь заговорила на народном языке и в богословских спорах разбила последних сторонников манихейства. Дальновидный Папа Иннокентий III, увидев во сне, как Франциск из Ассизи поддерживает своим плечом рушащуюся Церковь, доверил проповедь Евангелия этому, казавшемуся многим подозрительным, человеку, не являющемуся ни ученым-теологом, ни священником, и не стремящемуся им стать. Он проповедовал птицам и называл все сущее благим, поскольку оно тоже есть создание Господа. И когда он умер, изможденный постом и оплаканный своей нищенствующей братией, Церковь против воли вынуждена была признать его святым, включив «радикалов»-францисканцев в число монашеских орденов.
Доминика в народе чествовали менее громко. Его орден нищенствующих проповедников принялся за искоренение ересей, прежде всего — ереси катаров. Сам великий Фома Аквинский был доминиканцем.
Когда в 60-70 годы XIII века европейским интеллектуалам стали доступны книги Аристотеля «Физика» и «Метафизика» с комментариями арабских ученых, католический мир пережил крупное потрясение, завершившееся его последней глобальной идеологической победой. Аристотелевская картина мира не совмещалась с христианской доктриной. Она утверждала, что мир вечен и отрицала факт творения;она отказывала человеку в какой-либо свободе, отрицая Воплощение и Искупление. Она отрицала все недоказуемое. Она отрицала все. Фома Аквинский сумел примирить церковное учение и разум, выделив христианство из сферы опыта и логики, замкнув его в область иррационального, признав относительность христианской мысли.
А через несколько лет обнаружилась относительность христианской истории и христианской географии
Вместо разбитых крестоносцев на Восток двинулись купцы и миссионеры. За спиной Ислама они обнаружили великие царства и многочисленные народы, которых принялись обращать в свою веру. В год основания Выборга открылись новые христианские миссии в Китае. В тот же год Марко Поло покинул ставку хана Хубилая и отправился в обратный путь — в Венецию. Впоследствии он напишет книгу «О чудесах мира», которой зачитывались европейцы на протяжении полувека. Из нее они узнают, как моют золото в реках, сражаются на боевых слонах и собирают перец на плантациях.
Благодаря Марко Поло христианский мир осознал, что он занимает лишь малую часть Земли. Оказывается, существуют бесчисленные народы, живущие в дальних краях без веры в Истинного Бога, но в благополучии, терпимости и мире; живущие в счастии.
Сознание относительности идеологии, истории и порядка вещей стало началом конца католического средневековья.
Но пока что католицизм и Папа сильны как никогда. Церковь стала политической организацией, а Папа, коронованный тремя коронами, возложенными на его тиару — ее безраздельной главой. По всему католическому миру действовали церковные трибуналы, собирались налоги через единую сеть приходов; каждый христианин обязан был проходить ежегодную исповедь; наконец, ордена францисканцев и доминиканцев выслеживали малейшие отклонения и устанавливали с помощью проповеди единый образец поведения верующих.
Маршал Швеции Торгильс Кнутссон, последний крестоносец Европы, романтик и глубоко верующий человек, основатель Выборга и Выборгского замка, по-видимому, уже чувствовал надлом средневековья. Но ему удалось сделать невозможное — остановить время. Средние века продолжались в Выборге до 1710 года.
…На возвышенном скальном плато острова построили толстенную квадратную башню из серого гранита и окружили ее оборонительной стеной. Гарнизон размещался в башне, где на каждом этаже находились жилые помещения. Крыша была ровной, окруженной парапетом. Башню назвали именем Святого Олафа, короля Швеции.
В следующем, 1294 году в Англии скончался Роджер Бэкон, а к Выборгу подступило новгородское войско.
Если бы Выборг был взят на исходе своей первой зимы, остался бы он лишь гнездовьем для ворон и галок, разделил бы участь Копорской крепости, отбитой у тевтонов светлейшим князем Александром Невским. Но рыцари победили. И более четырех веков на скалах красного гранита сияла слава искателей Святого Грааля, защитников Прекрасной Дамы, победителей язычников. Город был неприступен, пока в нем жила тайна силы индивидуализированного западного человека, неизменно одерживающего победы над войсками восточных монархий.
В новом веке весь мир, которому служил Кнутссон, начал рушиться — кроваво и катастрофично.
11 июля 1302 года в битве при Куртре впервые в истории пешее ополчение фламандских городов наголову разбило конное рыцарское войско. Снятые с убитых рыцарей шпоры были свалены на городской площади Куртре; это сражение получило название «битва золотых шпор».
В 1303 г. Папа Бонифаций VIII отлучил французского короля Филиппа IV Красивого от Церкви и освободил его подданных от присяги королю. Но папской булле никто не подчинился. Напротив. Филипп послал в Рим небольшой военный отряд, от которого Папа бежал в городок Ананьи, где 7 сентября 1303 года был с помощью горожан схвачен и бит по лицу железной латной перчаткой.
В 1305 году на папский трон взошел француз Бертран де Го, принявший имя Климента V. Этот Папа был во всем послушен Филиппу.
В 1306 году Торгильса Кнутссона, уже два года как заточенного в тюрьму при шведском королевском дворе, казнили. В 1307 году Филипп тайно арестовал всех рыцарей-тамплиеров на территории королевства.
18 марта 1314 года Великого магистра тамплиеров де Моле и приора Нормандии сожгли на медленном огне.
В начале октября 1347 года в порту Мессина на Сицилии причалили генуэзцы на двенадцати галерах, прибывшие из Крыма. Они принесли с собой страшную болезнь. Все, кто разговаривал с кем-либо из них, оказывались пораженными смертельным недугом, после чего оставалось лишь ждать мучительной смерти.
Эпидемия чумы на протяжении шестидесяти лет, то ослабевая, то возвращаясь, унесла треть населения Европы. В городах потери были наибольшими — среди скученности населения, гниющих отбросов, тысяч крыс, болезнь легко распространялась.
Интеллектуальная элита Европы вымерла. Некому стало делать книжные миниатюры в Англии, строить собор в Сиене, расписывать фресками стены церквей в Авиньоне. В Италии, первой принявшей на себя удар чумы, погибла городская верхушка с изысканными манерами, исполненная благородного христианского духа. Новая знать, неотесанные выскочки, хотели иного искусства. Им не по силам было строить единое здание высокой культуры, спокойно продвигающееся к совершенной радости, полностью принимая условия человеческого существования, соблюдая дисциплину плоти и духа. В искусстве после чумы появились мрачный интерес к смерти и, одновременно, тяга к развлекательности.
В 1350 году в Европе впервые было применено огнестрельное оружие…
Началась новая эпоха. Но затерянный в медвежьем углу Балтики форпост Европы, Выборг, еще долго будет оставаться неизменным.
II. ОСНОВАНИЕ ОБОРОНЯЕТСЯ.
XV век. Выборг — город на трех холмах, окруженный мощными стенами с оборонительными башнями; из конца в конец можно пройти за пятнадцать минут неспешного хода. Благодаря его особому географическому положению кажется, будто небо над городом ниже, чем где-либо, а линия горизонта ближе, совсем рядом. Выборг как бы лежит в центре мира, огромной чаши с закругленными, вздымающимися сводами краями.
Городская коммуна самостоятельно решала многие вопросы, не обращаясь за помощью в замок. Этому способствовало пограничное положение Выборга. На фронтире всегда больше свободы.
Совет коммуны был местом, где горожане приучались цивилизованно спорить и решать проблемы сообща, не ущемляя интересов меньшинства. Выборгская коммуна, зажатая стенами и рвами на крошечном полуострове, смогла, как и коммуны других средневековых городов, вырастить и воспитать нового европейского человека — любознательного, ответственного перед обществом, привыкшего самостоятельно решать свои проблемы, свободного от раболепства перед сеньором. Коммуна помогала честным и трудолюбивым, безжалостно избавляясь от лентяев и воров. Две тысячи горожан, тесно знакомых друг с другом, стали принимать важные решения без оглядки на Бога, шведского короля и самого наместника, занятого охотой, балами и возведением новых фортификационных сооружений.
Свободомыслию выборгской коммуны грозили две опасности — внутренняя и внешняя. В конце XV века начался новый виток борьбы с ересями. В 1483 г. в Испании титул великого инквизитора получил Торквемада. В следующем, 1484 году, Папа Иннокентий VIII издал специальную буллу «С величайшим рвением». В ней призывалось искоренить ведовство и объявлялось ересью неверие в дьявольскую силу ведьм и колдунов. Папа также поддержал деятельность странствующих по Германии в поисках ведьм монахов — доминиканцев и инквизиторов Генриха Инститориса и Якова Шпренгера. Через три года они напишут и опубликуют знаменитую книгу «Молот ведьм» — руководство для проведения процессов о ведовстве.
Инквизиция постепенно двигалась на север. В 1481 году в Выборге был воздвигнут каменный собор доминиканского монастыря — «черных братьев», как их называли за цвет ряс.
Но победа Реформации в метрополии и устойчивость средневекового уклада в Выборге сильно задержали движение распада мира на север, распада, которому предшествовало нашествие рожденных в воображении людей чудовищ. Борьбу за чистоту паствы пришлось отложить — вначале надо было победить внешнего врага.
Внешний враг нанес удар в 1495 году. Удар, едва не оказавшийся смертельным. Черным дождливым днем 21 сентября к Выборгу подошли русские войска.
Давайте вспомним, что происходило тогда в мире. Взята Гранада. Реконкиста закончилась. Торквемада сжигает крещеных евреев — марранов и крещеных мусульман — морисков, подозревающихся в формальном принятии христианства. Америго Веспуччи исследует побережье Южной Америки. Бабур стал властителем Ферганы и готовится к войне с Афганистаном. Васко да Гама подготавливает экспедицию в Индию. Империя ацтеков достигла вершины своего могущества. В этот год в разных городах Европы живут Леонардо да Винчи, Макиавелли, Микеланджело, Ботичелли, Рафаэль, Коперник, Лютер, Лойола…
Наместником Выборга был Кнут Поссе, по слухам, колдун, возможно, будущая жертва доминиканцев. Город и замок защищали 500 немецких наемников и наспех завербованные и совсем не обученные крестьяне. Общее число защитников крепости не превышало полутора тысяч человек.
Осаждавшие имели пятнадцатикратный численный перевес и подавляющее превосходство в артиллерии. Очевидное неравенство сил подтолкнуло защитников крепости к отчаянным действиям. Девятьсот храбрецов из гарнизона попытались прорвать окружение и напали на русский лагерь… Назад вернулись единицы.
Защитники, оставшиеся в городе, сумели отбить первый массированный штурм и стали ждать помощи из Швеции. Но осенняя буря разметала по Балтике королевские суда, вморозила их в лед у Аландских островов, выбросила на скалы у Турку. Горстка европейцев в Выборге оказалась оставленной на волю судьбы и Бога.
Московиты предприняли новый штурм. Ядра русских пушек проделали бреши в стене, и через проломы в город хлынули тысячи стрельцов и казаков. Берестяные крыши домов пылали. Атакующие заняли верхние этажи одной из главных башен крепости — Андреевской. И хотя защитники стаскивали лодочными баграми опущенные в город лестницы, исход штурма, казалось, был предрешен. Но вдруг случилось то, что потерявшие надежду на спасение выборжане сочли чудом.
Андреевская башня внезапно зашаталась. Внутри ее полыхнуло ярко-синее пламя, и громада башни… рассыпалась, погребая под камнями сражающихся людей. Штурм захлебнулся. За ночь горожане успели кое-как восстановить стены, а через пять дней русские сняли осаду и ушли обратно в Московию.
Случай этот, вошедший в историю под названием «выборгского грома», до сих пор загадочен. Существует легенда, по которой Кнут Поссе, сварив в гигантском котле смесь из жаб, ртути, извести и щелока, сумел на расстоянии взорвать запасы пороха, хранившиеся в Андреевской башне.
Выборжане по всем военным законам не могли победить — и все-таки победили. Средневековой городской коммуне удалось соединить несовместимые, казалось бы, вещи — общность всех и особенность каждого, насилие и стройный порядок, верховенство закона и ясное понимание своего, индивидуального права. Свободный человек, пусть низкого сословия, оказался сильнее дворянина-ополченца, бросающего в бой впереди себя крепостных холопов.
В 1510 году, через пятнадцать лет после «выборгского грома» и за семь лет до того, как Мартин Лютер прикрепил к дверям небольшой церкви Виттенбергского Замка свои «95 тезисов», немецкий художник Альбрехт Альтдорфер написал странную картину: «Лесной пейзаж с битвой Святого Георгия». Почти все ее пространство занято изображением мрачного, мощного, могучего, по-колдовскому неестественного леса, заслоняющего небо. И лишь внимательно приглядевшись, мы обнаруживаем в самой глубине лесной чащи крохотную фигурку конного воина, поражающего копьем не столько страшное, сколько несуразное чудовище-жабу. Альтдорфер предчувствовал время, когда мир природы, грозно встав из-за спавшей с глаз средневекового человека пелены, сделает смешным и жалким и его подвиги, и его оружие, и саму его жизнь.
Но до этого времени еще было около полутора веков.
III. ЗАКАТ
Тьма повисла над Европой. Слепящая тьма Нового Времени. Ослепительно черное сияние Люцифера. Это был настоящий конец Света, который никто из живущих не заметил. Просто в течении одного десятилетия — с 1660 по 1670 годы все, чем жил средневековый интеллектуал, распалось в прах или превратилось в свою противоположность.
К середине XVII века стал ясен провал миссионерства в Америке и Африке. Оказалось, что многие народы настолько отчуждены от творца, что их можно только истребить или превратить в рабов, но не сделать равными во Христе. Насколько это было далеко от проповеди Франциска Ассизского птицам и зверям! В 1660 году начался массовый вывоз работорговцами — христианами живого товара из Западной Африки в Америку.
В 1661 году два монаха первыми из европейцев посещают Лхасу. Завершилось открытие европейцами всех центров древних цивилизаций. Потомки ариев дошли до земель, их породивших. Круг индоевропейского завоевания Земли оказался завершен.
В том же году в Швеции в Стокгольмском банке был выпущен первый банковский билет, что стало началом ныне действующей денежной системы. А химик Роберт Бойль дал определение химического элемента, заложив основы современных наук о строении вещества.
В 1665 году англичане отвоевывают у голландцев Нью-Йорк. Америка избежала будущего Бурской республики. Было положено начало великой индустриальной цивилизации Нового Света. А в Лондоне бушует Великая Чума и Исаак Ньютон открывает Закон всемирного тяготения.
В 1666 году, страшном, мистически отмеченном тремя шестерками, средневековому миру нанесен последний удар. В отсветах Великого Пожара в Лондоне никто не заметил гибели Света в ньютоновых опытах.
Ньютон разработал теорию дисперсии света. Он преломил, искривил световые лучи стеклянной призмой и разложил их на спектр радуги.
Теологи времени основания Выборга говорили, что Бог есть Свет. Сотворение мира они представляли как свечение, исходящее из единого источника, посылающего свет, который постепенно выводит из небытия Творение, а затем, поочередно отражаясь от последовательных звеньев этой иерархизированной цепи, возвращается из сумрачных окраин космоса к своему источнику — Богу. “Пусть душа ищет света, следуя за светом”, — говорил Св. Бернар. Ему вторил Абеляр: “Мы приближаемся к Богу равно в той мере, в какой он сам приближается к нам, даруя нам свет и тепло своей любви”. Благодаря огню любви, являющему связь с господом, душа вырывается из тьмы и горит ярким полуденным светом. Поэтому готические соборы заменялись витражами, поэтому на смену сплошному своду главного нефа и непрозрачному куполу пришел световой фонарь.
Лучи света не могут быть кривыми. Пространство собора выравнивается и равномерно наполняется лучами познания и милости Божьей. Движение восхождения к небу воплощается в сноп сходящихся вертикалей, замыкающих собой небесную высь. Центральной архитектурной деталью становится окно.
Христос есть Свет, рожденный от Света; мир есть результат светоносного излучения; все человеческое знание есть не что иное, как излияние этого несотворенного Света — так говорил основатель Оксфордской школы, епископ Роберт Гроссетест за четыреста лет до Ньютона. Из этих положений проистекал эстетический принцип, утверждавший, что именно свет лежит в основе совершенства телесных форм. Именно на основе строгой ортогональной оптической геометрии возникли вертикали готических соборов.
Теория дисперсии света превратила Свет в заурядное физическое явление, сущность которого можно понять, используя научные методы; она стала символом могущества знания.
В 1666 году мир стал казаться познаваемым. Это был конец четырехсотлетней системы мира, созданной гением Фомы Аквинского. По сути, это был конец настоящего мира и начало превращения его в виртуальную копию.
Тем временем тьма по окраинам цивилизации сгущалась.
В 1669 году последний из Великих Моголов, Аурангзеб, запретил в Индии индуистскую религию и начал преследования индусов-немусульман. Турки-османы захватили Крит и начали продвижение в Европу. Их остановят только через 14 лет, под Веной. А в шведском округе Далекарлии у детей появилась непонятная болезнь, сопровождавшаяся обмороками и спазмами. Во время болезни дети рассказывали о какой-то местности Блакула, куда их ночью приводят ведьмы и где происходит шабаш. Была создана специальная комиссия, подвергшая допросу около трехсот детей. В результате, после применения пытки, 84 взрослых и 15 детей были сожжены, 128 детей еженедельно у церковных дверей подлежали наказанию плетьми, самые маленькие дети в количестве двадцати были избавлены от еженедельной порки, ее заменили троекратной поркой в течении одного лишь дня. Из Далекарлии эпидемия детского ведовства распространилась на Ангерманланд, где было сожжено 75 человек; не избегли ее ни Стокгольм, ни Упланд, ни другие местности Швеции.
В 1692 году на другом берегу Атлантики начался знаменитый процесс “Салемских ведьм”. А в Выборге обрушилась городская стена, пересекающая полуостров и соединяющая узловые точки обороны — бастионы Эуряпя (Европа) и Панцерлакс (страж залива). Бастион Нейпорт рухнул совсем, оставшиеся были без крыш, а через развалины куртин ездили на лошадях. Внешнего врага перестали бояться.
19 августа 1700 года Россия объявила Швеции войну.
8 июня 1710 года, после ожесточенного сопротивления, комендант Выборгского замка полковник Магнус Шернстроле сдался в плен генерал-адмиралу Ф. М. Апраксину. Вместе с ним в плену оказались 11 штаб-офицеров, 120 обер-офицеров, 30 чиновников и 1800 солдат, уцелевших из четырехтысячного гарнизона. Обещание Петра Великого предоставить гарнизону крепости свободу не было выполнено и все покинувшие ее стены, вместе с семьями, были отправлены в Россию.
Отблески свечения Святого Грааля погасли. Тогда казалось, что окончательно.
IV. ВОЗРОЖДЕНИЕ.
Пришедшие русские энергично принялись за строительство и построили куда больше, чем финны и шведы. Но в основном все крепости да заводы. Сами же селились кучно, на косе, вдающейся в залив под названием Смоляной мыс. Там, на площади в десятую часть старого города, разместилась большая половина его новых жителей — русских. Из-за тесноты грязь, разумеется, была ужасающей… Соотношение численности коренных жителей и пришельцев, различие в культурах и национальных характерах русских и выборжан послужило основой жесткого противостояния этносов: независимый протестант неуютно чувствовал себя в соседстве с общинно-православным человеком.
Покинутый большинством своих жителей город сам организовал сопротивление чужой культуре. Его дома и церкви, булыжники мостовых и камни стен, ставни и флюгера, домовые и восточные трубы, стекла окон и черепица крыш создавали невидимое поле, проникающее в завоевателей, изменяющее их по образу и подобию ушедших, но родных для Выборга жителей. Даже близость северной столицы не смогла превратить Выборг в типично российский уездный городок гоголевского образца — с вечной лужей на площади, мухами, тяжелою скукою, опускающейся вместе с темнотой.
Оторванный от Европы, взятый в полон Азией, он сохранил основные европейские черты. Архитекторы Выборга — Вильгельм фон Карм, Йохан Йохансон, Якоб Аренберг, Йохан Блюмквист, строили здания с вполне европейским предназначением — соборы и дворцы, народные школы и женские лицеи, гостиницы и даже специальный ресторан для «трезвенников». Постепенно финны и шведы начали возвращаться в Выборг. И к 1888 году русские превратились в национальное меньшинство — их осталось менее 10%.
После «зимней войны» 1939-1940 годов Выборг, как весь Карельский перешеек, оказался оккупированным частями НКВД, следовавшими за армией. Из 300-тысячного населения перешейка к моменту оставалось семьсот человек, в основном — этнических русских. Остальные ушли, бросив дома и поля, на север, в центр страны. Финские хутора, по мнению коммунистов, слишком богатые, чтобы принадлежать простым эксплуатируемым крестьянам, были взорваны или сожжены. Только погреба да гранитные фундаменты напоминают сейчас туристу, путешествующему по перешейку, что на месте глухого осинового леса когда-то стояла деревня.
Но древний Выборг оказался слишком велик для того, чтобы разделить судьбу финских хуторов. До 1941 года удалось расправиться только с большинством оставшихся жителей, но не с домами и улицами. Правда, напоследок такая попытка была сделана. Уходящие советские войска заминировали город тремя сотнями огромных фугасов, взрывающихся от сигнала по радио. Такое сооружение называлось БЕМИ — по первым слогам фамилий его создателей: Бекуари и Миткевича. Первый из них получил достойную награду за свое изобретение — в 1937 году был расстрелян как “враг народа” сотрудниками НКВД. Но его мины продолжали сеять смерть и разрушения. Взорвался красивый дом телефонной станции, построенный в стиле “модерн”, был разрушен взрывом Крепостной мост, еще восемь мин взорвались в разных частях города. Покинутый жителями, охваченный пожаром, полуразрушенный Выборг, сжавшись, ждал последнего, смертельного удара.
Но два финских инженера К. Сяйо и Л. Сарке разгадали секрет действия БЕМИ. Они рассчитали, что радиовзрыватель срабатывает от сигнала на частоте 715 килогерц. На ту частоту настроили мощные радиопередатчики и направили их антенны на Ленинград. В магазине Косконена достали пластинки с записью самой быстрой, звучащей практически без пауз музыки, которую только могли найти. Ею оказалась “Саккиярвен полька”. Саккиярви — финское название нынешнего поселка Кондратьево Выборгского района. (Интересно, что хотя с тех времен поселок и вырос в два раза, написать “Кондратьевскую мазурку” до сих пор никому в голову не пришло.)
“Музыка не оставила ни одной “щели” , в которую мог бы проскочить роковой радиосигнал на частоте 715 килогерц. “Саккиярвен полька” звучала трое суток даже без перерывов на смену пластинки. Она надежно глушила кодовые посылки радиостанций, вызывающей взрывы. Саперам хватило времени для полного разминирования города. Но для этого пластинку прокрутили в эфире 1500 раз, — пишет выборгский архитектор Евгений Кепп. — Совершенно очевидно, что если бы взорвались все триста радиофугасов, то от города не осталось бы камня на камне”.
После Второй мировой войны древний город вновь перешел в руки русских. Послевоенный Выборг , заселенный свезенными со всех концов России новыми жителями, заключенный в кольцо пятиэтажек и заводов и как находящийся в погранзоне, практически закрытый от посещения, оказался перед лицом самой страшной за все время существования угрозы. Но дух города победил и на этот раз.
Валентин Фогель, разработчик “Генерального плана города Выборга”, был несомненно, талантливым человеком. Он старался изменить Выборг, но и Выборг изменял его. Уроженец сталинской Москвы, Фогель сумел почувствовать сердце средневекового города. Ему смешны и несимпатичны были уродовавшие фасады домов кумачовые лозунги и призывы. Он понимал, насколько мелкими и сиюминутными выглядят все идеологические установки рядом с несколькими столетиями проникнутой высоким мистическим смыслом истории. Конечно, такие настроения тогда не оставались безнаказанными. Валентин Фогель вынужден был уехать за рубеж. Но именно такие, как он, “новые выборжане” сделали так, что город “перемещенных лиц” превратился в город, населенный его патриотами.
Сейчас в Выборге сформировалась своя “национальная” интеллигенция; бурно развивается самобытная культурная среда; возникает локальный субэтнос. Не удивительно, что именно в Выборге был принят первый в России “Закон о местном управлении города”.
Р. S.. МИЛЛЕНИУМ.
“Не Рим, не Троя, а всего лишь
Холодное сырое утро в провинциальном городе,
Который испуганным котёнком свернулся
На краю империи,
И ты завоевателем выходишь из парадной,
Где только что курил
Глотая надписи на стёртых стенах
И выпуская дым в разбитое окно.
Ах, в том, что некуда идти
Простое доказательство победы,
Так римские легионеры
Разграбив бывший неприступный город,
Слонялись по чужим холодным улицам
Друг перед другом хвастаясь добычей.”
А. Никонов, рок-группа “Последние танки в Париже”, г. Выборг.
Между тысячелетиями, небом и морем, между скалами и замком, ступая след в след рыцарям, купцам и монахам по тем же каменным мостовым; открывая те же двери, смотря в те же окна, в которые смотрели сотни лет назад давно истлевшие люди- перестаёшь суетится . Выборг располагает к размышлениям и анализу. Парк баронов Николаи “Монрепо”, созданный на месте языческих капищ , сохранил душу здешней земли; Замок- свет рыцарства; камни города- идею свободы.
Залив здесь красив в штиль и страшен, чуть подует зюйд- вест; на его островах высятся древние башни и роскошные виллы в стиле “модерн”; если спустится под воду с аквалангом, можно натолкнутся на один из множества погибших в боях или на мелях кораблей- от викинговского драккара до эсминца второй мировой. После морской прогулки неплохо посидеть в одном из уютных тихих кафе, сооруженных в сторожевой башне либо бывшем винном погребе ХVI века, либо просто в старинном доме и попробовать замечательного “Выборгского” пива (рекомендую “охотничье”, с запахом хвойного дымка и копчёного мяса) . Вечером можно, если есть склонность к раздумьям о жизни , смерти и любви, посетить театр “Святая крепость”, играющий в редкостно соразмерном, каком- то “андерсеновском” здании; любители органа могут услышать его в лютеранском соборе; по соседству расположен рок-клуб “Кочегарка”; для “прогрессивной” молодёжи открыты всю ночь несколько иных клубов ; поклонники “Битлз” получат полный кайф в кафе “Жёлтая подводная лодка”, где и музыка, и интерьер соответствуют названию…
В Замке проходят рыцарские турниры, на которые съезжаются команды клубов поклонников средневековья со всей страны; участники живут в шатрах, готовят пищу на живом огне, носят латы и сражаются на мечах- а в перерывах проводят вполне серьёзные семинары по медиевистике. В парке “Монрепо”, в усадьбе баронов, устраивают вечера камерной музыки, на которые считают честью быть приглашенными известные исполнители Европы и России. Раз в год там же организуется фестиваль акустического андеграунда- некоммерческой по определению музыки. Особую известность имеет Выборгский кинофестиваль “Окно в Европу”, начинающийся театрализованным шествием знаменитых режиссёров и артистов по улицам города, продолжающийся неделю, во время которой во всех кинотеатрах города бесплатно показывают лучшие из новых российских и зарубежных фильмов, и заканчивающийся ярким шоу награждения победителей в Замке. Но, конечно, интересен и рок-фестиваль “Ночной вояж”, проводимый в разгар белых ночей, и фестиваль ремёсел и прикладного искусства “Сампо Балтии”, и многие другие события, которые создали Выборгу славу города, где постоянно происходит что-то интересное.
Конечно, и здесь люди так же трудно добывают себе средства к существованию, как и везде в России. Цены здесь такие же , как и в Питере, а работы, понятно, меньше. Конечно, есть здесь и полужуткие-полужалкие типичные обитатели пограничных городов всего мира- контрабандисты , проститутки и нелегальные иммигранты . Но всё же, всё же… Всё же здесь очень интересно. Как в Европе.
Неуничтожимость духа местности, бессмысленность территориальных захватов, тщетность мечтаний о сохранении остатков империи — вот мудрость, которую преподает нам выборгская история. Она вселяет надежду на лучшую судьбу для этого города и нашей страны.
______________________________________________________________________
На нейтральной полосе
Причудливо изломанная рыжая линия на карте – граница. Не настоящая, всего-навсего административная. Между Санкт-Петербургом и Ленинградской областью, двумя субъектами одной Федерации. Разделяет она в основном экономические интересы двух властных структур.
А по обе стороны – ничейная земля. Никому толком не принадлежащая, нейтральная, пограничная. Земля между дворцами и помойками, дымами и домами, водой и песком… Очень странное место.
Между землей и небом
Эти холмы возвышаются над плотно застроенными многоэтажными голубыми, охряными, белыми, сиреневыми домами Петербурга, чуть ниже облаков, чуть выше шапки густого черного смога. Холмы называются Пулковскими; за ними город кончается.
Здесь когда-то был царский Зверинец, содержалась дичь для придворных охот. А в 1839 году на вершине самого высокого из холмов открылась Главная астрономическая обсерватория Российской Академии Наук. Ее проект создал Александр Брюлов.
Главное здание обсерватории состояло тогда из трех каменных отапливаемых частей, соединенных двумя крытыми деревянными галереями. Над каждой каменной частью возвышалась вращающаяся деревянная башня, увенчанная коническим куполом. Закрывающиеся ставнями люки – по одному в каждом куполе и по два в крыше каждой галереи – давали возможность наблюдать изнутри помещений звездное небо. Особенно монументально выглядела средняя каменная часть здания, оформленная дорическим портиком. В этой центральной части был создан парадный Круглый зал. Над залом размещалась библиотека. Для кабинетов директора и научных сотрудников отводились боковые каменные части комплекса, восточнее и западнее которых находились еще два больших каменных корпуса с жилыми квартирами.
Когда-то Пулково называли “Астрономической столицей мира”. Главной задачей обсерватории стало составление звездных каталогов, что было необходимо для выявления закономерностей движения звезд и солнечной системы в пространстве.
В 1885 году в Пулково начал работать тогда самый крупный в мире 30-дюймовый телескоп, с помощью которого были сделаны первые снимки Марса…
… Когда выпадают ясные ночи, на древних холмах бесшумно раздвигаются амбразуры серебристых куполов, и оптические приборы смотрят в бездну.
На “Полюс мира” глядит неподвижная “полярная труба”. Она следит за положением оси мира.
Служба времени отслеживает пересечение плоскостью Пулковского меридиана звезд и определяет неравномерность вращения земного шара.
В недрах холма скрыты сейсмографы, а его склон уставлен дугообразной лентой радиотелескопа.
Люди привыкли к бесконечности над головами; да и нравственный закон внутри них им не особенно мешает жить. Но на Пулковских холмах, между небом и землей, по-прежнему, несмотря на перманентные “тяжелые времена”, находится кто-то, внимательно изучающий вглядывающуюся в нас бездну.
Между войной и миром
Холм рядом с обсерваторией имеет дьявольскую высоту в 66,6 метра и называется Глиняной горкой. Здесь в последнюю войну было нечто, напоминающее Верден или Сомму. Казалось, вернулся кошмар позиционного фронта 1-ой мировой.
Началось так. Шел 83-ий день войны. Ленинград был практически блокирован. С кораблей Балтийского флота снимали орудия и направляли их на сухопутные рубежи.
На небольшую группу комендоров морских орудий, не имевших пехотного прикрытия, неожиданно напали немецкие автоматчики. Исход рукопашной был бы ясен, если бы в бой не вступи